Предательство

В ответ на вопрос, почему он работает на гоилов, Ашемез Чурак рассказывал о девушке с аметистовой кожей, которая в далекой юности открыла ему секрет получения сияющих красок неземной красоты. Хентцау не верил ни единому слову этой трогательной истории. В конце концов Чурак так и не смог ему объяснить ни куда подевалась потом его муза, ни почему, владея такой тайной, он так и остался никудышним художником.

Истинную причину Хентцау видел в происхождении Чурака. Его родину Черкассию варяги разоряли на протяжении веков. Уважительная причина для мести, с точки зрения яшмового пса.

Это же объясняло, почему на этот раз Чурак действовал во вред не Варягии, а Альбиону – стране, поработившей его маленькое отечество в результате последней кровавой кампании. И потом, этот оборотень. Освободитель Брюнеля и не догадывался, что один из его собратьев на всю жизнь оставил брата Ашемеза Чурака калекой. Но девушка… чем бы были секретные службы без подобных историй! Месть, зависть, честолюбие – вот истинные мотивы предательства, хотя типы вроде Чурака всегда выдвигают более благородные, один другого фантастичнее.

Чурак во всех подробностях расписал исходившие от пленников отвратительные запахи и ужасный вид человека-волка, прежде чем перейти к самому главному. Очевидно, они намеревались как можно скорее вывезти Брюнеля из города. И Хентцау немедленно послал бы в мастерскую Чурака группу захвата, когда б не опасался раскрыть одного из самых ценных своих шпионов. Даже секретная царская полиция не спешила лишний раз заглянуть в трущобы, где проживал художник. Нет, куда разумнее будет расставить ловушки на выезде из Москвы.

Здесь Чурак начал ставить условия. Он укажет место пересечения беглецами границы города, если Хентцау не будет подключать к делу царскую полицию, а участников спасательной операции, включая оборотня, отпустит на все четыре стороны. Первое условие для Хентцау не составляло проблемы. Он и сам не мечтал ни о чем другом, как только вернуть бывших узников московским идиотам, показав тем самым превосходство каменной расы над мягкокожими, будь они варягами, альбийцами или кем еще. Но вот со вторым условием возникали сложности. Как мог Хентцау вот так запросто дать уйти Орландо, без сомнения располагавшему ценнейшей информацией об альбийской шпионской сети?

– Так ты говоришь, среди них еще один альбиец? Кто таков, как выглядит?

Чурак пожал плечами.

– Молод, лет двадцати с небольшим. Темные волосы.

Без сомнения, это он. Не так-то много людей умеют обращаться с плавящей секирой, если только они не уроженцы Нихона. Столько мух одним ударом! Интересно, что думает Бесшабашный о своем отце? Если, конечно, он вообще узнал его.

Парк привидений

В полночь, спустя четыре дня после взлома царской кунсткамеры, в одном из переулков на окраине Москвы из темноты вынырнули четыре фигуры. Поджидавшая их на углу пара похоронных карет понравилась Джекобу гораздо больше, чем повозка мусорщика, запахи которой до сих пор не выветрились из его одежды. Брюнель же, напротив, был настроен пессимистично и называл абсурдной идею миновать уличные посты в гробах. Он успокоился, лишь когда из дрожек за каретами вышла Ахматова в траурном платье и объяснила, что ночные погребения в Москве дело обычное и лучшего способа покинуть город у них нет.

Со дня спасательной операции карлица появилась на людях впервые. Для надежности прикрытия она велела положить в один из гробов самый настоящий труп, который по ее просьбе оборотень тут же продемонстрировал Брюнелю. На вопрос Джекоба, нет ли среди ее многочисленных поклонников директоров похоронных агентств, Ахматова загадочно улыбнулась.

Орландо, уже вполне пришедший в себя после пыток в царских застенках благодаря целительскому искусству карликов, тут же улегся в гроб. За последние четыре дня Джекоб проникся к нему симпатией и не мог понять, стал ли от этого еще больше ревновать его к Лиске или наоборот. Они успели обсудить много тем. Говорили о политической ситуации в Альбионе и Левонии, об опасности и ее притягательной силе… О чем угодно, только не о том, что так волновало их обоих.

Людмила поехала впереди на дрожках, с оборотнем в качестве кучера. Черная вуаль придала ее лицу неповторимое очарование, и Джекоб подумал, что, пожалуй, рискнул бы усесться с ней рядом только ради удовольствия полюбоваться, как взглядом из-под вуали она будет завораживать караульных.

Что и говорить, не таким они представляли себе прощание с Москвой. Кто бы мог подумать, что они будут трястись на булыжной мостовой, лежа на красном похоронном шелке. Джекоб пытался угадать маршрут и настраивался сыграть мертвеца каждый раз, когда карета останавливалась. Оборотень хорошо выбелил их лица пудрой и, в дополнение к трупу в карете Брюнеля, сунул между гробами для запаха трех дохлых кошек. Однако гроб Джекоба так ни разу и не открыли.

Джекоб ясно дал понять, что предоставит царский ковер-самолет в распоряжение команды лишь при условии, что к ней присоединится выпавшая из поля зрения пара поджигателей. Хануте, впрочем, удалось передать Людмиле через посыльного, что они с Сильвеном благополучно пережили суматоху и нашли укрытие в другом конце города. Ахматова приняла условие Джекоба без восторга. Карлица представляла собой одну сплошную загадку, и Бесшабашного так и подмывало спросить, зачем она шпионит в пользу Альбиона, если так любит свою родину. «Морж хорошо платит», – так ответил на этот вопрос Орландо, но Джекоб понимал, что главная причина не в этом. Каждый из них имел свои тайны и наловчился их оберегать. О том, что Джекоб не намерен переправлять Брюнеля и Орландо в Альбион, знала только Лиска, и исход этой ночи – свобода или тюрьма – целиком и полностью зависел от того, получит ли она его известие.

На вопрос о конечной цели путешествия Людмила на каждом полицейском посту называла кладбище на восточной окраине Москвы. Однако ближе к границе города, когда заставы стали реже, кучер внезапно изменил маршрут. Дорога сделалась хуже – Джекоб чувствовал это каждой своей косточкой, теперь он даже не пытался угадать, где именно их везут. Когда же наконец карета остановилась и человек-волк открыл крышку, Джекоб увидел зеленую лужайку с древними дубами, поросшую бурьяном дорожку и сломанные скамейки.

– Парк привидений, – по-варяжски прошептала Людмила, откидывая вуаль. – Царство духов и излюбленное место московских дуэлянтов. Многие знаменитости последних двух столетий на шли здесь смерть. И все они, как говорят, остались здесь навсегда. Они и сейчас с нами.

Вероятно, так оно и было. Фонари не горели вдоль дорожек, на которых из темноты проступали призрачные фигуры. На некоторых из них светились пятнышки цвета свежепролитой крови – признак насильственной смерти.

Брюнель следил за ними расширенными от ужаса глазами.

– Не давайте им пройти сквозь себя, – шепнул ему Джекоб. – Если, конечно, не хотите потом всю жизнь мучиться их воспоминаниями. В остальном они безопасны.

Брюнель нервным движением отбросил со лба волосы и уставился на свои белые от пудры пальцы.

– Не слишком ли много для одной ночи? – спросил он. – Не думаю, что когда-нибудь смогу спокойно размышлять о собственной смерти. Остальных, похоже, это не трогает.

Один из духов остановился возле карет, вероятно напомнивших ему его собственные похороны. Но красные огоньки задрожали и исчезли, стоило Людмиле хлопнуть в ладоши. Джекобу почудились под деревьями два зеркальных силуэта, но ветер, колыхавший занавески на окнах карет, оставался прохладным.

От Хануты с Сильвеном все еще не было вестей, и Джекоб вспомнил, сколько раз без толку дожидался в условленных местах своего однорукого учителя. Ханута не наблюдал ни часов, ни дней. Будучи одним из самых удачливых охотников за сокровищами, он на удивление легко терял ориентацию в пространстве и во времени. Вся надежда была на ответственность Сильвена.